«Я ВЕРНУЛСЯ К СВОЕМУ ДЕТСТВУ»
Беседу ведет ТАТЬЯНА НАЗАРОВА
Он снимается в кино, ставит и играет моноспектакли на разных площадках Петербурга. В его репертуаре – Чехов и Бунин, Мандельштам и Есенин… Недавно Олег Пальмов сыграл премьеру – моноспектакль «Тварь бессловесная» по повести Александра Житинского «Хеопс и Нефертити». Когда я была на твоем новом спектакле «Тварь бессловесная», на меня произвел впечатление тот удивительный ритм, который тебе удалось создать. Один на сцене, без партнеров, ты весь спектакль держишь этот ритм, и он потом долго не отпускает. Как у тебя это выходит?Мне долго не давалась эта вещь, потому что Житинский не так прост. Надо было решить фигуру главного героя, от лица которого идет повествование. Это совсем молодой человек – он только-только закончил институт. Мне кажется, там есть очень яркое детское начало. А детское начало – это всё-таки активность. Мы вырастаем, а ребенок остается – в ком-то в большей мере, в ком-то – в меньшей. В герое Житинского много детского присутствия. Сейчас у меня есть сомнения, стоит ли так активно начинать. Можно начать чуть более приглушенно, потому что всё-таки прошло время, и он пересказывает историю, которая уже произошла. Но это несверхактивное начало будет недолгим. Он очень быстро погружается в воспоминания и становится тем ребенком, с которым происходит эта история. Правда, по ходу спектакля мой герой всё равно немножко вырастает. Зрители спорят о твоем спектакле. Одни, как я, говорят: «Какой завораживающий ритм!», а другие считают, что ты играешь слишком театрально, в балаганно-площадной манере… Если такие споры возникают, я только счастлив тому. Пока я нахожусь в некотором диалоге с этими оппонентами и думаю, что нужно, как говорят англичане, из всякого свинства вырезать ветчину. Но шибко что-то менять не буду. В «Твари бессловесной» я одновременно исполняю много ролей. Увидев, как я играю армянина, близкие люди сказали мне, что, мол, это не армянский акцент, а грузинский. Армянский акцент не так прост, мягкий, напевный. Я пригласил на спектакль одну замечательную барышню, армянку, говорю: «Послушайте, потому что для меня это очень важно». Она посмотрела, послушала и сказала: «Есть у нас такие дядечки!» Ты играл в разных театрах, был занят в «Зримой песне» – легендарном спектакле театра имени Ленинского комсомола… Но многие до сих пор воспринимают тебя как актера БДТ. Я часто слышу: «Разве Пальмов уже не играет в БДТ? Я просто не представляю его без этого театра!» Мне лестно это слышать. Должен сказать, что я не был так кромешно занят в БДТ. Но было несколько работ. Я, например, играл Додсона в «Пиквикском клубе». Эту роль исполнял замечательный актер Вадим Александрович Медведев. Случилась трагедия – он ушел из жизни, и вдруг на эту роль ввели меня. Ввод непростой. У меня там был огромный монолог в сцене суда. Причем на сцене в это время сидят Николай Николаевич Трофимов, Валентина Павловна Ковель, Геннадий Богачёв и иже с ними… И все оценивают меня! Это не так просто! Мне повезло, у меня был замечательный партнер – Андрей Толубеев, с которым мы были приятелями. Наши персонажи, Додсон и Фогг, всё время появлялись в паре. Эти адвокаты, злющие-перезлющие, жутко коварные… То, что рядом был Толубеев, мне тогда очень помогло. Я счастлив и тем, что мне удалось впрямую поработать с Георгием Александровичем Товстоноговым. Одна из твоих первых ролей в кино – поручик Дибич в фильме «Необыкновенное лето»… Есть первый фильм «Необыкновенное лето» с потрясающим Юрием Яковлевым. Он играл поручика Дибича, а в более позднем фильме, семьдесят девятого года, эту роль предложили мне. Я очень признателен и благодарен Григорию Георгиевичу Никулину – постановщику фильма, который в меня поверил. Мне очень близка эта тема – русский офицер. Он был в плену, возвращается в Россию, а тут – революция. Уклад перевернулся, жизнь перевернулась! Он ничего не понимает. Он человек чести, долга, а ему надо приспосабливаться к новому миру, к новой жизненной системе. Я не могу не сказать и о твоих небольших ролях в кино, потому что они тоже запоминаются. Чего стоит почтмейстер из «Собаки Баскервилей»! Мои внуки дразнили меня фразой, которую произносит мой почтмейстер: «Вы всё пишете и пишете, а ваш друг всё не едет и не едет!» О съемках «Собаки Баскервилей» я уже мало что помню. Ведь это было во времена оны! Но был такой замечательный партнер – Виталий Соломин, мы с ним вместе озвучивали. Сейчас озвучиваешь роль – ты один в ателье, перед тобой телевизор, надел наушники – и пошел. Раньше озвучивали вместе. Представляешь: рядом стоит Соломин! Или Михаил Михайлович Козаков, с которым я играл в фильме «Двадцатое декабря», Олег Валерианович Басилашвили – «Противостояние»… Не так давно ты снялся в фильме по сценарию Виктора Мережко «Дед Иван и Санька». А поставил фильм его сын, Иван Мережко. Кого ты там играешь? Если немножко отъехать от Петербурга, или от Москвы куда-то в глубинку, то люди живут очень тяжело. И выворачиваются как могут. Мой персонаж зарабатывает тем, что на стареньких «Жигулях» бомбит где может. С вокзала подвезти, туда-сюда… Иван Мережко сказал мне: «Надо сыграть простого человека. Хорошего, нормального простого человека». Я ему: «Так ведь это самое сложное амплуа!» Я играл в сериале «Слепой-3» полковника Малахова, одну из главных ролей – она, грубо говоря, отрицательная, и я понимал, на какую педаль надо нажимать. А вот тут… Тем не менее, Иван был очень доволен и наговорил мне после озвучания много лестного. Там была очень хорошая компания во главе с Валерием Гаркалиным – прекрасным актером, на мой вкус, и замечательным парнем. Он вовсю работал на фильм, помогал партнерам и мне, в частности. Вернемся к театральным работам. Где можно увидеть твои моноспектакли? От случая до случая. Сейчас у меня завязались отношения с арт-клубом «Книги и кофе» на Гагаринской, 20. Там я сыграл свой спектакль по Бунину и Блоку «Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!». И «Тварь бессловесную», потому что хозяйка этого арт-клуба – Александра Житинская, дочь замечательного петербургского писателя Александра Николаевича Житинского. Она и сама пишет, закончила нашу консерваторию, пианист, композитор. Очень интересное создание. Кроме клуба «Книги и кофе», я играю в Театральном музее, было дело и в подвале «Бродячая собака», и в галереях «Эрарта», «Борей-арт»… Моноспектакль «Вагон для перевозки свежих устриц» я сделал к 150-летию Антона Павловича Чехова. Почему? Да потому что люблю. К тому же существует расхожее мнение, что он скучен, что это такой старик с палкой бубнит какие-то нудные прописные истины… Как – старик? Ведь он прожил всего сорок лет с небольшим! Это ты знаешь! А у многих создалось ощущение, что он из лона матери явился уже с бородой, в пенсне, с палкой, в наглухо застегнутом пальто, в шляпе... Скучный старикан. Но это далеко не так! Ему не чужда была жизнь во многих ее проявлениях, недаром говорил: «Не надо бояться жизни». Он любил женщин, женское общество, понимал про них, кстати, и они отвечали ему, ой, какой взаимностью! Он, бывало, не проходил мимо публичных домов, особенно по молодости. Видимо, благодаря этому родился дивный рассказ «Припадок». Вообще к проституции относился крайне негативно. Противоречие? Да ничуть, просто в людях много всего намешано, в какие-то периоды жизни что-то перевешивает. Многие забывают, а кто-то просто не знает, что он умер в сорок четыре года. А сколько сделал?! Написал, вылечил – он был врач, учился этому. Кстати, мне кажется, что его рассказы – это зачастую истории болезни, диагнозы. Приходите на мой спектакль, многое откроется, я немножко почитал об этом великом Человеке. Базировался на его письмах, на его творчестве, но и не обошел вниманием книгу английского профессора Дональда Рейфилда о Чехове. Ты играешь также поэтические моноспектакли и прекрасно читаешь стихи… Спасибо. Мой спектакль о Сергее Есенине называется «О, верю, верю, счастье есть!» Есенин – это наипротиворечивейшая фигура. Этим и привлекла. Как и откуда бралась та чистая мелодия при таком далеко не благообразном образе жизни?! Опять такое месиво порой взаимоисключающих свойств и качеств, иногда и безобразных проявлений, а в результате рождается красота... Загадка, которую, быть может, и разгадывать не надо, а просто наслаждаться красотой, им произведенной. В спектакле «Про Осипа Мандельштама, про людей» тоже замечательные авторы: Надежда Хазина-Мандельштам, Анна Андреевна Ахматова, Георгий Иванов. Я читаю там очень много стихов Мандельштама. Спектакль о Великой Отечественной войне – для меня святое дело, у меня отец воевал. Он называется «Пьем за яростных, за непохожих!..» – это строчка из стихотворения Павла Когана «Бригантина», и песня такая есть, очень известная… В спектакле и советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне: Коган, Михаил Кульчицкий, Николай Майоров. И Виктор Конецкий – потрясающий писатель! Капитан дальнего плавания, военный штурман был, спасатель. Его рассказ, который я читаю, называется «Над белым перекрестком» – мощнейший рассказ! О войне, о совести. И маленький-маленький кусочек из Виктора Некрасова – «В окопах Сталинграда». Этот спектакль я играл в мае этого года, в День Победы, в одном петербургском лицее на старших школьниках. Должен сказать, я побаивался. Но они смотрели замечательно, а потом подходили ко мне и благодарили. Всего у тебя сейчас семь спектаклей? Почти восемь. Одно время я читал в Театральном музее воспоминания Натана Ефимовича Перельмана. Это профессор, замечательный пианист, Учитель. У него ученики по всему миру. Совсем крохой, мальчиком он с двумя другими ребятишками, музыкантами, попал в армию Буденного. Они втроем играли там марши и всегда заканчивали вальсом Вальдтейфеля. У него так написано, такое бойкое перо, потрясающий юмор! Представляешь – Гражданская война глазами детей, значит, без вранья. Прочитав Натана Ефимовича на публике, я понял, что это вызывает отклик, и не только у музыкантов. К нему нужно еще что-то присовокупить, чтобы получился полный спектакль. Ты еще не рассказал о спектакле «Гений антракта», посвященном Ивану Фёдоровичу Горбунову – основателю жанра сценического рассказа. Как появился этот спектакль? Тоже случай. Антон Павлович Чехов говорит, что, как правило, случайного не бывает. Была конференция в Театральном музее. И Елена Михайловна Малыгина, сотрудник музея, замечательная во всех отношениях, должна была делать доклад на конференции – очень серьезный, обширный. Со всего края и со всей страны, даже из-за рубежа съехались разные театроведы-критики… Нешуточная компания сидела в зале. Лена Малыгина предложила мне: «Вот, делаю доклад о Горбунове. Не почитаешь ли ты его рассказы?» У него они назывались перемолвками – зарисовочки такие… Он их рассказывал и даже не сразу начинал записывать. Я, конечно, согласился с радостью. Прочитал – и пропал, потому что этот язык, эта мовь!.. Горбунов говорил на народном языке замоскворечья. Приоткрою тайну – я воспользовался уральским диалектом, потому что это тоже народный язык. И он мне близок. Я уральский человек, очень хорошо знаю уральский диалект и сразу же услышу земляка. В моей речи нет уральской мови, но я ее запросто сделаю. Потом пришла такая мысль: «Отчего бы не поставить спектакль? Святое дело!» О таком человеке, который целый пласт открыл в театрально-концертном жанре! Актер Александринского театра, Рассказчик, который был невероятно популярен. Его знали все – от мастеровых до императорского двора. Его везде наперебой приглашали. Это честь была, если у кого-то в гостях побывает Иван Фёдорович Горбунов и что-то расскажет и представит. Я взял его перемолвки, сделал сценарий о нем. Так родился этот спектакль. Вот о чем я недавно подумал. В детстве я часто что-то разыгрывал перед соседской ребятней. Говорю это как на духу – всё так и было. Они сидели во дворе на лавках, камнях, и слушали. Я играл и в лицах, и на ходу сочинял массу всякого… Прошло много лет. И вдруг осенило: «Бог ты мой, я вернулся к своему детству!» Это такая область – рассказчик, жанр «рассказ». Я был рассказчиком в детстве и вдруг пришел к этому сейчас, уже в весьма зрелые годы. Впал в детство. Вот почему мне так мил и дорог образ Ивана Фёдоровича Горбунова, первого нашего Рассказчика, создавшего концертный жанр, из которого потом очень многие выросли.